Я уходила от смерти три раза... ...За время, что я пробыла в гостях у ветерана войны Александры Выходцевой, из незнакомой пожилой женщины она превратилась для меня в почти родную бабушку (да простят меня ее кровные родственники!). В те три часа моих коротких вопросов и ее длинных рассказов уместились многие-многие из событий 88-летней жизни этой замечательной женщины. – На фронт меня призвали летом 1941 года вместе с мужем, – начала рассказ Александра Петровна. – Я-то была военнообязанная... А когда стала проходить медкомиссию, выяснилось, что я уже три месяца как беременна. Меня и оставили дома. 20 сентября 1941 года мой муж Михаил Попов погиб, а 7 января 1942 года я родила сына Василия. Когда Васе было примерно пять месяцев, мне опять прислали повестку на фронт... Что делать? Не пойду – расстреляют за измену Родине. Прихожу в военкомат со свертком в пеленках и говорю: «Товарищ военком, на кого же мне сына оставить?» А он мне: «Советская власть воспитает!» И остался Вася на мою маму, бабушку и... соседку Анну Дмитриевну, которая стала ему молочной мамой. – А почему вы были военно-обязанной? – О, тогда мне надо многое рассказать! Родилась я в Калмыкии, в деревне Тундутово. В 1936 году закончила Элистинский торговый техникум по специальности «ученица портнихи». Работала в артели «10 лет Советской Калмыкии». И вдруг в один прекрасный день меня вызывают к директору артели и говорят: «Мы хотим отправить тебя на учебу в Москву во Всесоюзный институт легкой промышленности. Собирайся!» В институте у нас проходили учения по стрельбе. Я выбивала 10 из 10. Естественно, что с такими результатами я легко получила звание «Ворошиловский стрелок», а в придачу военный билет, став военнообязанной. Причем мой старший брат Василий, который на тот момент учился в танковом училище, сокрушался по этому поводу в письме: «Шура, Шура, зачем тебе это надо? Ведь война-то будет! Обяжут тебя идти на фронт...» Как в воду смотрел... – И куда вас отправили воевать, Александра Петровна? – В разведотряд полковника Ефрема Федосеевича Макарчука. Я же румынский знала. До войны у нас в Тундутово построили кирпичный завод. Но делали там не только кирпич, а и глиняную облитую эмалью посуду – горшки, кувшины, чаны. И учили этому мастерству румыны. Вот с двумя румынками я и подружилась. И от них выучила язык. – Рассказывали, что вылазки вашего разведотряда были крайне дерзкими... – Да, я три раза своей смерти в глаза смотрела, но каждый раз оставалась живой! Первый раз дело было так. Нас, то есть радистку, телефонистку и меня, «схлопали» немцы в Ростовской области. Они думали, что мы выведем их на партизанский отряд. Допрашивал меня молодой полковник-каратель Абель (родом из Латвии). Русский язык он знал хорошо, поэтому мы с ним даже «за жизнь» смогли поговорить. В конце нашей беседы Абель мне так проникновенно говорит: «Ты же такая красивая, молодая... Ну скажи, где партизаны? За это мы тебя и девчонок отпустим. Вам же еще жить да жить!» И тут я ему сую в нос дулю и говорю: «Вот тебе, видал! Да наши «катюши» выжгут вам все печенки! Никогда вам не взять нашу страну, силенок не хватит! Еще перед нами на коленях ползать будете...» И тогда этот Абель и говорит: «Н-да, удивительная девчонка, жалко таких убивать, но надо!» И велел отвести меня в погреб, где мы с девчонками сидели. Вот тогда-то я и увидела три виселицы с толстенными веревочными петлями, предназначенными для нас... – А потом? – Допрос был вечером. А ночью на деревушку начали наступление наши войска, и нас освободили. Прежде чем наши открыли подвал, где мы сидели, им пришлось заколоть охрану аж из пяти немцев. Вот как нас стерегли! Но самое удивительное, что через 59 лет мы с этим Абелем встретились – он здесь, в Волгограде, возглавлял комиссию по делам репрессированных. Я как глянула на бейджик – так и обомлела! И говорю, дескать, а помните девчонку, которая вам про «катюши» говорила? Он мне: «Так это ты?! Жива?! Я тебя хорошо помню, и все удивлялся, откуда ты могла тогда знать о поражении немецкой армии?!» После этого разговора с Абелем меня накрыл инфаркт. Пролежала я в госпитале 20 дней, а потом пошла в военкомат Центрального района, рассказала о нашей встрече военкому. Нам с Абелем устроили «очную ставку» в музее-панораме... Но если честно, я к нему зла не испытываю. Он воевал по приказу. Думаю, что надо с ним встретиться еще раз, сказать ему об этом... – А во второй раз как от старухи с косой удрали? – Вот действительно удрала! Дело в том, что я во время войны водила мотоцикл. И гоняла так, что мужики, сидя сзади, пищали! И вот под селом Плодовитое, что под Абганерово, возвращаясь втроем с задания на мотоцикле, мы напоролись на двух немецких мотоциклистов. Они стали нас преследовать. Спасло нас то, что я как включила скорость 180 км/ч, так и летела на ней по полям и кочкам... – А в третий? – Опять же в Ростовской области через станцию Двойную должен был идти состав из 11 вагонов с танками. Мы получили приказ: состав до Сталинграда не допустить. Поэтому ночью мы впятером спрятались в скирдах соломы неподалеку от станции. В карманах – по лимонке. А тут откуда-то шестеро немцев на мотоциклах. И, судя по разговору, тоже собираются ночевать здесь... Мы понимаем, что силы неравные. И тут, на наше счастье, с неба как зарядит мокрый снег! Немцы покрутились и уехали. Тогда командир нашей группы и говорит: «Эх, кто-то из нас в рубашке родился! Постреляли бы нас, как котят...» А на рассвете мы разобрали рельсы аж на 20 метров и пустили тот поезд с танками под откос... – Еще о своих боевых операциях расскажите. – В нашем разведотряде не хватало медикаментов. Причем самых обыкновенных: йода, анальгина... А у немцев всего было навалом. И когда ситуация стала критической – бинтов нет, – я отправилась в тыл к немцам за лекарствами. Дело было под Элистой, где находился немецкий перевалочный пункт. А бабушка, у которой остановились немецкие врачи, была мне знакомой. Мы договорились, что она представит меня как свою внучку. Так и получилось! Я под видом уборки натаскала у немцев несколько пакетов с лекарствами, бинтов и все в отряд переправила. Наш доктор чуть не со слезами меня благодарил: «Дочка, не дай Бог с тобой что-то случится!» За меня переживал, а сам погиб... – Когда домой вернулись, Александра Петровна? – Увы, до Берлина, в отличие от моего папы Петра Андреевича Бурцева, не дошла. В конце 43-го года получила тяжелое ранение, лежала в госпитале под Ханатой... – Сын узнал вас, когда вы вернулись? – Какой там! Он мою свекровь называл мамой, а меня – Шуркой. Тогда свекровь и говорит: «Знаешь что, дочка, надевай военную форму (а я домой в штатском вернулась, в разведотряде было запрещено ходить в форме)». Я надела форму, пилотку и говорю: «Сынок, это же я, твоя мама, я с фронта вернулась!» Он глазенки округлил да как закричит, как кинется ко мне... До сих пор его крик у меня в ушах стоит! – Александра Петровна, как женщине вам было тяжело на фронте? – На войне женщине тяжелее, чем мужику: не постираться, не помыться... Да и перерождается женщина на войне, например, рожать после нагрузок фронта многие женщины уже не могут. Я вот так и не смогла родить малыша от своего второго супруга Владимира, хотя мы с ним жили в любви и согласии с 1948 года... Наталья Полякова Опубликовано: 2010-04-15

Имя или ник: Email: Комментарий: