Благодарна маме, солдату, подарившему сахар, и... козе Было ощущение, что с Тамарой Колбасиной я знакома давным-давно. И что между нами нет почти полувековой разницы: события своего сталинградского детства она рассказывала так образно, что мне казалось, я тоже там побывала. – Наша семья жила на Дар-горе. Когда пришла война, отец и дяди, а их было шестеро, ушли на фронт. Пятеро из них, включая папу, не вернулись... Остались дома наша 36-летняя мама и мы, четверо детей. Старшей сестре Зине было 15, а младшей Але всего лишь полгодика. Когда война пришла непосредственно в Сталинград, мне было десять лет. Я окончила третий класс школы № 14. Своим детским умом я почему-то представляла, что война – это поле брани днем, а в ночь все стихает. Оказалось, все иначе... – Расскажите... – Первую острую боль Сталинградской битвы я получила от увиденного. Каждое утро я ходила на наш даргорский рынок за молоком для сестренки. И вот однажды увидела, как по дороге медленно движется вереница машин – грузовиков. Возле рынка они остановились, и с них стали снимать, выносить, выводить окровавленных, грязных, забинтованных наших солдат. Их укладывали у дороги. В то время не было чужой беды – она была общая. Продавцы рынка несли солдатам все, что могли. Увидев все это, я от страха забыла о молоке. Я прибежала к маме, плакала и очень долго не могла успокоиться, рассказывая об увиденном. Несколько дней я вообще никуда не ходила, не разговаривала, только плакала. Мне кажется, что именно в тот момент я стала взрослой, и уже не могла смеяться и играть, как смеются и играют дети. Перед глазами еще долго стояли машины и измученные, искалеченные солдаты. И это было только начало... – Тамара Васильевна, наверняка вы помните 23 августа 1942 года... – Да, это, пожалуй, был самый черный день в памяти мирного населения Сталинграда. Был чудесный воскресный солнечный день. Мы с подружкой-соседкой (ее звали Рая), купив хлеб по карточкам, бежали домой по улице Баррикадной. И вдруг! Послышался быстро нарастающий гул самолетов, и в какое-то мгновение стало темно от несметного количества их черных крыльев. Гул перерос в грохот, вой, стало ясно – летят бомбы. Кто-то крикнул: «Ложись!» Я оказалась у стены здания «пожарки», на коленях. Прижалась кошечкой к земле, голову накрыла буханкой хлеба в авоське. Что происходило дальше, трудно передать! Со свистом сыпались бомбы, с грохотом рушились дома, сверху летели на нас камни... Осколки стекол порезали мне шею, плечо... Мысленно я прощалась с жизнью. И вот наступила пауза. Из шока меня вывел солдат с забинтованной головой. Его руки резко подняли меня с земли, и, убедившись, что я жива, он потащил меня к дороге. Там стояли наши танки. Их движение в сторону Калача было остановлено из-за налета. На обочине дороги в траншее прятались люди. Со словами: «Возьмите ребенка», солдат толкнул меня в окоп. Я потеряла сознание. Очнулась от шлепков по лицу. В чувство меня приводила незнакомая женщина. Самолеты тем временем удалились на заправку бомбами, а люди спешно покидали спасительный окоп. Та женщина провела меня через железную дорогу. Во дворе финских домов около современной остановки «Буханцева» мы укрылись в общем погребе... Бомбежка продолжалась и в следующие дни. Только на третий день на рассвете пришедший домой парень лет 16-ти повел меня к маме... – Вас, наверное, не чаяли увидеть живой... – Это точно! С подружкой-то мы потеряли друг друга. Рая ночью того же дня пришла домой, а моей маме сказала, что Тамару убило, потому что бомбы летели как раз туда, где я пряталась. Ночью мама с братом Васей с фонариком искали меня среди убитых... А я пришла с буханкой хлеба и зажатыми в руке хлебными карточками, которые больше не пригодились. Увидев меня, все заплакали, запричитали, а мама упала в обморок... – Как пережили вход немцев в город? – Когда немцы пришли, то стали выгонять всех на Калач. Собрали и мы, что могли унести с собой, и ушли из дома, как оказалось, навсегда. Нас гнали на мотоциклах с собаками на окраину города, но люди старались укрыться в соседних улицах и оврагах. Удалось это и нам с мамой. Мы дошли до станции Садовой, ушли в овраг, где прятались многие. Вырыли в круче нору. Но... Здесь оказалась другая беда: сюда наезжали фашисты, чтобы «побаловаться» с молодыми женщинами. Поэтому женщины пачкали лица, сдвигали на лоб платки, прятали дочек. Например, мою старшую сестру Зину во время таких «игрищ» мы прятали под тряпьем в головах у нас, младших. А брат Вася изображал больного тифом. Немцы, может, и не сильно верили диагнозу, но все-таки побаивались и в нашей норе никого найти уже не пытались... – Как же вы зимой в норе жили? – Когда в ноябре наступили морозы, то наша семья перебралась в Верхнюю Ельшанку, в летнюю кухню. Все съестное с окрестных огородов было собрано. Начался голод. Мама с братом, как и другие, ходили на элеватор, приносили полусгоревшее зерно. В поселке было два пруда среди старых дубов. Мы рыли желуди, измельчали, ели, но и эти запасы быстро истощились. Австрийцы, жившие в доме этого двора, заставляли женщин мыть канистры от горохового супа. Эти помои кипятили, добавляли все те же желуди, горелую рожь и кормили детей... Если везло, мальчишки доставали кусок мяса от павшей лошади... – Как пришли наши, помните? – Да, когда начиналось контр-наступление наших войск, участились артобстрелы. Однажды снаряд угодил рядом с нашей кухней – повылетали стекла, пришлось перебраться в землянку на огороде, устроили там печурку с трубой в единственное окошечко. Сильно мерзли, грелись и спали кучкой. Практически мы находились на линии фронта. Нас бомбили и обстреливали с обеих сторон. Здесь, на огороде, на рассвете мы и встретили освободителей. Радость была безгранична! Мне никогда не забыть, как поутру на улице остановились солдатские кухни, и первыми к ним стояли с кружками и чашками мы, дети. Наш жалкий вид вызывал у солдат слезы. На всю жизнь запомню солдата, который подошел и дал мне кусочек сахара! Это было чудо! Но... война продолжалась, кухни уехали, а голод остался. – А после окончания Сталинградской битвы как жили? – Все мы долго и мучительно болели: перенесли малярию, сестру от тифа лечили в госпитале, мама заболела туберкулезом. Но, к счастью, выжили. Еще тогда я была поражена потенциалом человеческого организма! Ой, еще один момент забыла. Выжить и подняться нам помогла коза Маня. В зиму она как раз принесла трех козлят, с которыми мы обожали возиться. С молока-то Машки мы все и поздоровели. И когда в Урюпинске ставили памятник козе, я мысленно присоединилась к этой инициативе. Только благодарила я козу не за пух, а за молоко и наши пять спасенных жизней... – Тамара Васильевна, как сделать так, чтобы уроки истории «ожили», оставшись в душах сегодняшних школьников действительно переживаниями, а не сухими параграфами учебника? – Думаю, надо идти к ребятам, от души рассказывать, показывать какие-то реликвии. Чтобы они увидели, например, мое детство вместе со мной, пережили бы хоть на секунду те страхи, ужас, боль... Чтобы они поняли: надо беречь этот мир и созидать, иначе все повторится... Наталья Полякова Опубликовано: 2010-03-18

Имя или ник: Email: Комментарий: